Великая Отечественная война поглотила миллионы жизней. Не меньшее число судеб она изломала. Колыма с благопристойной вывеской «Дальстрой» - самый большой ГУЛаг с 30-х годов принял и переварил в своей утробе уйму людей, вина которых заключалась иногда лишь в том, что они выжили в этой мясорубке, неосторожно болтнули лишнее слово.

Вот – несколько судеб близких мне людей, наших сеймчанцев.

Григорий Сергеевич Глазырин - наш «дед», гидрогеолог Сеймчанского, затем – Анюйского РайГРУ, легенда поселка Билибино при жизни. О его заслугах я упоминаю на первых страницах раздела «Сеймчанская улица». Здесь я расскажу несколько подробнее о его жизненном пути. Григорий Сергеевич попал на фронт в ту войну, имея за плечами высшее образование, ученую степень кандидата сельскохозяйственных наук и законченную аспирантуру по почвоведению. Его направили в команду, которая строила и обслуживала полевые аэродромы для нашей авиации. По его рассказам, на одном из подведомственных объектов при посадке несколько самолетов потерпели аварию. Комиссия вину за происшествие возложила на строителей взлетно-посадочной полосы, а военный трибунал оценил это как вредительство – Григорий Сергеевич был осужден на каторжные работы, по этапу доставлен на Колыму и отбывал срок на руднике Каньон в Среднеканском районе.

Смерть Сталина и пересмотр дел заключенных принесли Г. С. Глазырину полную реабилитацию – в его деле фигурировали материалы не столько о халатности, сколько об «антисоветских» высказываниях склонного к прямолинейности человека. Каторга не сломила его воли, жизнелюбия, не убила гражданскую активность. Единственным напоминанием о лагерном прошлом была окладистая борода, отращенная в 35 лет с клятвенным обещанием не стричь ее никогда. С тех пор и закрепилась за ним кличка «дед».

После освобождения он поступил в Сеймчанское РайГРУ гидрогеологом, затем занял пост главного специалиста. С первыми переселенцами из Сеймчана Глазырин переехал в пос. Билибино, активно включился в его обустройство. Первым делом он успешно решил проблему водоснабжения поселка – пробуренная по его рекомендации скважина стала подавать из под вечной мерзлоты на поверхность чистейшую воду, ее дебит с лихвой обеспечивал все потребности растущего поселка. По инициативе Григория Сергеевича уже в первые годы в нем была открыта общественная столовая.

Своей основной обязанностью Григорий Сергеевич посчитал сохранение природного равновесия на легко ранимой Чукотской земле. Он по собственной инициативе, не имея на то особых полномочий, следил за строительством объектов поселка, не допуская вырубки заповедных рощ в долине реки. В период весенних паводков Григорий Сергеевич круглосуточно дежурил на дамбах, ограничивающих русло реки; при угрозе прорыва он в ночь–за полночь бежал к механизаторам с требованием – немедленно пригнать бульдозеры для засыпки возникающих проранов.

Но главным его достоинством, принесшим славу Г. С. Глазырину, была его кипучая общественная деятельность. Неиссякаемая энергия фонтанировала из него. Задавшись целью сохранить для истории становление Советской власти на Чукотке, первые шаги в строительстве поселка, он взялся за накопление экспонатов, письменных исторических документов, буквально вырывая из рук, выпрашивая, выманивая их. Он добился у районных властей выделения помещения и оборудовал там краеведческий музей. Его знали и побаивались во всех эшелонах власти. Восстановленный в КПСС коммунист Глазырин был нетерпим к любым проявлениям бюрократизма, он не прощал фальши во взаимоотношениях, добивался публичного осуждения неблаговидных поступков руководителей любого ранга. Ни одно собрание, пленум РК КПСС, совещание не проходило без выступлений Григория Сергеевича – он был занозой в глазу всего районного руководства, много и часто публиковал свои критические заметки в местной газете «Золотая Чукотка» Она была создана также его усилиями.

Здоровья он своего не жалел – все спешил побольше сделать. Его архив уже не помещался в однокомнатной квартире, а музей, первоначально размещенный в бараке, был завален экспонатами и Григорий Сергеевич добился выделения для него более обширного помещения во вновь построенном здании. Местные литераторы предлагали ему свои услуги в обработке этого богатейшего и обильного материала – он отказывался от их помощи, надеясь на свои силы и нескончаемую жизнь. Сам он смог издать лишь единственный печатный труд – хронику освоения Западной Чукотки под названием «Время, События, Люди»

На Колыме он прожил бобылем. Жена, дочь остались в довоенной жизни, знаться с каторжником никто из них не пожелал.

Умер Григорий Сергеевич накануне своего восьмидесятилетия во время отдыха в подмосковном санатории, похоронен на одном из кладбищ столицы. Случись это в Билибино, весь поселок пришел бы проводить его в последний путь. А так – остался лишь холмик земли с убогим крестом да мемориальная доска у входа в краеведческий музей его имени

Вот какой некролог я написал ему:

Г. Глазырину – Анюйскому Дон – Кихоту:

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . .

И вдруг мы все осиротели,
И неуютен наш уют –
Тебя в себе недоглядели!

Иван Иосифович Деридович окончил школу в одном из украинских сел, когда началась война. Стремительное наступление немецко-фашистских войск застало многих врасплох. Всех подростков, не успевших уйти в леса, немцы обязали трудиться, согнали их в лагеря – фактическое рабство. Попал в такой лагерь и Иван Иосифович. Вот сухие строки его автобиографии того периода:

«42 – 43 годы – работа на железной дороге помощником стрелочника. При перевозке на новое место сбежал, жил у родственников в Николаевской области. Там снова забрали в лагерь. Перевозили с места на место. Молдавия, Румыния, Венгрия, Чехословакия. Рыли окопы для немцев. Освобождение пришло 8 мая 1945 года. Нас направили на сборно-пересыльный пункт в г. Братислава; после соответствующей проверки начали обучать военному делу – готовили на дальневосточный фронт, но к осени 1945 года война с Японией была окончена. Нас погрузили в вагоны и привезли в порт Находку, оттуда – в Магадан. В 1946 году, установив, что я – сын осужденного в 1937 году по ст.58 п.10, мне определили спецпоселение на Колыме на 6 лет без права выезда на «материк».

Работал в шахте, окончил курсы бухгалтеров, затем – нормировщиков, а в 1952 году поступил на курсы при магаданском горно-геологическом техникуме, по окончании которых получил диплом техника – геодезиста и был направлен на работу в Чаунское РайГРУ, откуда перевелся в Сеймчанское РайГРУ – по месту жительства жены»

Иван Иосифович, имея незаурядные способности, быстро продвигался по служебной лестнице – вскоре был назначен начальником топографического отряда. Но его военное прошлое, осуждение отца, оставалось тяжелым клеймом. Его любимую девушку Риту, комсомолку долго отговаривали не связываться с «этим элементом».

Вступая в члены КПСС, Иван Иосифович снова пережил, как он пишет, «моральный стриптиз»: на бюро РК КПСС подняли его личное дело, долго пытали вопросами о прошлом. Он устоял, скрывать ему было нечего. Впоследствии коммунист Деридович активно участвовал в общественной жизни коллектива сеймчанцев, затем – анюйцев. С поста старшего топографа экспедиции его забрали от нас в Магадан, где он возглавил картографическую партию СВТГУ, и уже оттуда, оставив старшего сына продолжать жизненный путь северянина, они с Мадридой Афанасьевной ушли на пенсию, поселились в Воронеже.

Невзгоды и унижения прошлых лет не сломили оптимизма, преданности избранной профессии, Северу, геологическому братству. Милые и добрые друзья, при всякой возможности они напоминают о себе.

Иван Яковин в 50-е годы работал в Сеймчанском РайГРУ картографом. Веселый, улыбчивый парень, отличный специалист своего дела и заводной футболист, тоже, как оказалось, в свои 16-17 лет был отнесен к «врагам» народа. Его, как и Ивана Деридовича, мальчишкой угнали в Германию. Там он в среде сверстников после кабальной работы начал играть в футбол. Из числа угнанных россиян организовалась команда, которая обыгрывала всех местных и немцы, кичась своей арийской гуманностью, организовали для них несколько «товарищеских матчей» в оккупированных странах – Венгрии, Италии. Такое отношение тешило самолюбие подростков и давало возможность хоть иногда досыта поесть.

С освобождением советскими войсками пришло заключение в лагерь как «пособника» гитлеровцам, предателя интересов своей страны. После отбытия срока наступило поражение в правах: «Пять – по рогам, пять – по ногам!» - без права выезда с Колымы на «материк». Кошмар этот кончился с расформированием лагерей и осуждением репрессивной политики И. Сталина.

Петр Будунов (возможно я неточно запомнил фамилию) - техник геолог Сеймчанского РайГРУ в 50-е годы, попал к нам после освобождения из лагерей.

Участник войны, летчик, по лихости своей имел неосторожность на Дальнем Востоке после выполнения боевого задания подсесть на оккупированной японцами китайской территории с целью «добыть» у местного населения чего-нибудь спиртного. Все кончилось благополучно, но кто-то донес на него. Военный трибунал «пришил» ему попытку бегства к противнику, предательство и выдал по полной программе – 10 лет каторжных работ. Трудился Петр, как и Г. С. Глазырин, в шахтах Каньона на добыче олова. Во время взрыва ему осколком камня перебило переносицу, изуродовало лицо. Пересмотрев дело, освободили его досрочно. Петр заплакал, когда огласили заключение: по законам военного времени за допущенную им провинность ему полагалось наказание – месяц пребывания в штрафном батальоне. Месяц и – годы пребывания под землей в кандалах!

Далее