Рабочих в полевые партии мы набирали «с улицы». Мало-мальски хорошие кадры закреплялись на постоянных местах, нам же - на сезон, доставались где-то не ужившиеся, не привыкшие добросовестно трудиться, алкоголики. Эти люди быстро усваивали, что перед началом сезонных работ предстоит длительное ожидание выезда на место с практически ничегонеделанием. Некоторые хитрецы так и приспосабливались – болтается в ожидании дня вылета на глазах, а накануне его где-нибудь укрывается. Вертолет улетает без него, «бич» снова появляется, просит аванс, ждет очередного рейса, и мы обязаны его табелировать. В пятидесятые годы главный наш контингент были бывшие заключенные; ежегодно приезжали группы оргнабора из центральных районов страны.

Вот несколько типичных портретов наших полевых рабочих.

Иван Коротков по кличке «Чих-пых» - коренастый крепыш с решительными замашками был известной фигурой на Анюе. Отсидев 10 лет за убийство, он приехал в Билибино, пошел работать шурфовщиком в геологоразведочную партию, хотя имел «корочки» бульдозериста. В первый раз мы встретились с ним весной 1956 года. Трактор перебрасывал их звено на новый участок «Кварцевый», нам было по пути и мы с начальником партии напросились к ним на транспорт, чтобы сократить расстояние пешего перехода в район работ.

Морозный солнечный день в начале мая. Все разместились на открытых санях среди ящиков с продуктами, полевого снаряжения шурфовщиков. «Чих-пых» на правах старшего в звене везет в руках навесу чайник со спиртом, время от времени, на зависть остальным, прикладываясь к его носику. Подъезжаем к палатке, которая была пристанищем этого звена ранее. Ее надо снять, каркас разобрать и погрузить на сани.

Иван распоряжается, остальные работают.

-Вот здесь, под нарами я оставлял пачку свечей. Кто взял? – «Чих-пых» передергивает затвор малокалиберного карабина (тогда это оружие было обычным предметом в партиях, с ним охотились на куропаток) . Если через 5 минут не найдете свечей, стреляю крайнего!

-Сейчас, Ваня, найдем! – все бросаются искать в уже свернутой палатке, под нарами. - Вот они, завалились за бревно!

-То-то же! – Иван спускает курок, целясь в пустую брошенную бочку. Продолжается лихорадочная работа, каждый думает: «Чем черт не шутит, сидел ведь за убийство!»

Слабостью Ивана была рыбалка, охота. Ради этих удовольствий он каждую весну стремился на сезон попасть в полевую партию, подальше в тайгу. В1958 году мы добирались в район работ санно-тракторной колонной из поселка Зеленый мыс – тогдашней базы Анюйской геологоразведочной экспедиции. Иван там работал бульдозеристом. Попросился он к нам промывальщиком проб, мы обрадовались, вместе пошли к руководству. Те – ни в какую – самим нужен бульдозерист летом.

Напился наш «Чих-пых», подогнал свой бульдозер к углу поселкового магазина, уперся отвалом в сруб, кричит: «Не отпустите в поле, разворочу магазин!» Так он попал к нам в тот сезон.

Иван строго соблюдал субординацию – к ИТР относился с уважением, но без подобострастия, а перед рабочими всегда демонстрировал свое превосходство. «Нахватавшись» геологических терминов, он, например, так рассказывал о своей охоте на медведя:

-Иду я, это, по солифлюкционному увалу, вдруг вижу на уступе нагорной террасы – «бурый» бродит! Я – за эрратический (ледниковый) валун крупнозернистых гранитов, жду… Вот он, показался! Целюсь в позвоночник. Чих-пых! Паралич с одного выстрела!

Осенью, по возвращении из полевой партии в поселок разведчиков, он напивался, приходил к начальнику «качать права» – мол, мало заплатили! –уходил работать на разведку; а весной – снова просился в поле.

Свела меня судьба и с еще одним бывшим заключенным – Колей Хохловым.

Вор-карманник, в свои неполных 30 лет он отсидел три срока по пять лет. После каждой отсидки стремился добраться до родного дома, но так не смог – в пути брался за свое «ремесло», попадался и – назад, в лагеря. К нам он устроился после очередного освобождения шурфовщиком в сезон 1956 года.

В первый раз придя на шурфовочную линию документировать выработки, я опешил от неожиданности: из-под земли доносилась матерщина, проклятия, всхлипывания: «Мама, мамочка, когда же я тебя увижу!… и – мат-перемат!» Подошел. В шурфе – Коля. Худенький, маленький, долбит ломом мерзлую землю – готовит шпур для заряда взрывчатки и разговаривает сам с собой.

В жизни он ничего не видел, кроме тюремных стен, не понимал нормальных человеческих взаимоотношений «на воле». Летом Коля Хохлов ходил в маршруты с нашим прорабом Юрой Казьминым, большим шутником. Сели они как-то на каменные развалы, Юра ведет документацию, Коля от нечего делать стучит молотком по ближайшему камню…

-Юра, а как называется этот камень?

Юра закончил описание точки, убирает пикетажку в планшет.

-Какой? Этот? Кварц. А ты что, стучал по нему молотком?!

-Да.

-Бежим скорее отсюда, а то он сейчас как рванет! – и первый подхватывается – надо идти дальше по маршруту.

Коля забегает вперед, оглядывается, когда же… . На розыгрыш обиделся, долго не разговаривал с Юрой.

Уже на выброске, в поселке Билибино, ожидая вылет в Сеймчан, решили мы сходить в местный клуб, в кино. Клуб – большая палатка на каркасе с рядами скамеек.

Начальник просит Колю: «Пойди пораньше, займи нам 4 места».

Приходим, а в зале – драка. На скамейке стоит наш тщедушный Коля, плача размахивает кулаками, отбиваясь от местных разведчиков: «Не подходи, я занял места для своего начальника!»

Мест вокруг полно, приходящие рассаживаются, где кому удобно, теснят его: «Подумаешь, занял для начальника!»

Кончил Николай Хохлов плохо. В поле он мечтал на заработанные деньги наконец-то съездить домой, к матери. Мы сообща решили помочь ему в этом. Перед возвратом в поселок предложили: «Коля, мы получаем твой заработок за лето, чтобы ты их не пропил сразу, добавляем свои, покупаем билет до дома и садим тебя в самолет с оставшимися деньгами, согласен?»

Он согласился. Но по приезде в поселок Сеймчан, поддав с собутыльниками на их деньги, пришел к нам требовать свои, скандалить, доказывать, что он хочет еще зиму остаться на Севере, в разведочной партии заработать еще денег. Мы не смогли его переубедить, отдали деньги. Он, естественно, их пропил, уехал на отдаленный участок. Там подобралась компания из трех бывших заключенных, которые решили установить свой «порядок» среди приехавшего пополнения – демобилизованных солдат.

Однажды вечером, когда прораб ушел в поселок с нарядами, они для храбрости напились приготовленной бражки, стали вызывать из палатки ребят – «для разговора». Ничего не подозревавшие, а может, и перетрухнувшие новобранцы, как телята, по одному выходили, их глушили поленом и избивали до потери сознания. Один из пострадавших нашел в себе силы пройти 15 км до ближайшего горного участка, сообщил на базу о происшествии. Трое, в том числе и наш Коля Хохлов, пошли под суд за убийство одного из тех ребят. Мы ходили на свиданье к Николаю. Он плакал, упрекая нас, что не смогли отправить его домой, снова он не увидит свою маму… Ему дали 10 лет.

Мне запомнился сезон 1958 года. Накануне прошло сокращение численности вооруженных сил страны и к нам по оргнабору прибыла группа демобилизованных офицеров. Молодые, грамотные дисциплинированные ребята, привыкшие к армейскому порядку, но не имеющие гражданской специальности, они вынуждены были идти в сезонные отряды по низшему П разряду – маршрутными рабочими, в то время как местные безграмотные «бичи» занимали места каюров, канавщиков с оплатой по 1У разряду.

Такой подбор оказался и у нас в партии. Лейтенант и капитан –разнорабочие, и местный «старожил» Филатов – каюр поселились в одной палатке. Через несколько дней приходит ко мне капитан Алексей Иванов:

-Разрешите обратиться, товарищ начальник!

-Ну что вы, Алексей, давайте попроще, вы же на гражданке. В чем дело?

-Разрешите набить морду этому Филатову. Он постоянно унижает наше офицерское достоинство, куражится, заставляет нас убираться в палатке вне очереди, ссылаясь на свой более высокий разряд.

-Давно бы безо всякого разрешения отбили бы ему эту охоту.

-Понял вас, есть самим разобраться с ним!

На проверку этот Филатов оказался обыкновенным трусом; как только ему пригрозили расправой, тут же пообещал больше не «заводить» их.

Алексей Иванов проработал в Билибинском районе более двух десятков лет…

Еще один рабочий запомнился мне надолго; судьба связывала нас с ним почти до конца моего пребывания на Севере.

Виталий Орлов проработал у меня два полевых сезона.

Приехал он к нам в партию шурфовщиком в 1961 году. «Окающий» волжанин, тихий, работящий. Отмахав смену ломиком, брался по своей охоте за топор, что-то тесал, строгал, мастерил на базе: то – скамейку, то предбанник…Руки у него были золотые. Осенью попросил он меня: «Порекомендуйте в отделе кадров оставить меня на разведке. Хочу подзаработать денег. Я дал ему положительную характеристику, помог получить направление на хороший объект. Да только все – напрасно.

Запил он в поселке, спустил все заработанное и с какими-то «корешами» уехал в чукотский поселок Анюйск – подальше от спиртного. Временно я потерял его из виду. Весной 1964 года он вновь появился в поселке Билибино, куда мы перебрались к тому времени на «зимние квартиры».

-Возьми меня каюром, я у чукчей в совхозе с лошадьми работал – научился.

Я его взял с радостью – в поле пить было нечего, а какой он работник, я уже знал хорошо. В том году мы проводили геологическую съемку верховьев р. Анадырь; сплошное высокогорье, узкие долины-каньоны разработаны ледниками недалекого прошлого, русла рек забиты крупными валунами, изобилуют водопадами – в общем то дикая красота, но места почти непроходимые даже для вьючного транспорта.

Внимательно изучив топокарту, мы с Виталием наметили более-менее приемлемый путь перекочевки и вышли в первый пятнадцатидневный маршрут с соответствующим запасом продовольствия, надеясь за это время без особых затруднений замкнуть кольцо исследований на наиболее труднодоступном участке. В первый же день мы столкнулись с почти непреодолимым препятствием. Наш путь – вверх по течению ручья в узком каньоне. Вот уже виден перевал в систему другой реки, а впереди – водопад! Высотой он всего метра два, но обойти его можно только по козьей тропе на отвесной скале. Решаем брать водопад «штурмом» – не возвращаться же назад! Вьюки на себе переносим на уступ каньона; на руках поднимаем наверх жеребенка, «мама» которого карабкается вслед за нами по козьей тропе. Остальные лошади, понукаемые и подталкиваемые сзади, карабкаются, цепляясь за выступы камней копытами, опускаясь на колени… Все-таки якутские лошади, которых мы использовали на полевых работах, умели все!

Водопад миновали благополучно, если не считать одного подмоченного вьюка, но наш старый мерин «Апорт» что–то сорвал себе внутри и через два дня после этого перехода пал. Пришлось рассредоточить груз на оставшихся четырех лошадей, часть – залабазировать до лучших времен. Не буду описывать все сложности того многодневного маршрута, остановлюсь лишь на событии, которое связано непосредственно с Виталием Орловым.

До базы на возврате остается километров 20 – еще три дня работы в этом мире островерхих вершин. Но у нас кончился хлеб, остальные продукты – на исходе. Накануне вечером из остатков муки напекли на предстоящий маршрутный день лепешек, но ночью их кто-то съел. Собрались на совет – что делать? Бросить этот участок и спешно выходить на базу – потом придется затратить более 10 дней для возврата и его отработки; да и не принято у геологов-анюйцев прерывать неоконченные маршруты. Виталий предлагает: « Идите в маршруты сегодня на последних продуктах, а я с караваном лошадей пойду на базу и завтра к утру привезу свежий хлеб и все остальное».

Никто в это не верит - 40 километров в оба конца по таким долинам, да еще необходимо время для выпечки хлеба, ведь завхоз на базе нас не ждет сегодня. Принимаем предложение Виталия – другого выхода у нас нет. Геологи готовы идти в маршруты – с ними проблемы нет. Рабочие артачатся, на пустой желудок идти в маршрут не соглашаются; наконец, удается уговорить и их. Виталий уводит караван лошадей вниз по долине, мы – карабкаемся в горы, позавтракав пюре из сухой картошки без масла. Рано утром следующего дня слышим треньканье недоуздков – наш Виталий выполнил обещание – привез хлеб и другие продукты к завтраку. Развьючил лошадей и свалился спать.

Потом он рассказывал: «Продираюсь по незнакомой тропе среди высоченных кустов стланика, обзора никакого. На одном из поворотов носом к носу сталкиваемся с «хозяином» тропы; лошади у меня в связке, я – впереди, а он – идет нам навстречу. Стали, смотрим друг на друга, ни мне, ни ему отвернуть некуда, только назад. Оружия у меня никакого, лошади сзади храпят, дергаются, готовы взбунтоваться. Постояли. Я весь потом покрылся, но и медведь – растерялся – нас ведь много было, а он – один. Ушел в сторону, ломясь через кусты.» После этой встречи Виталий стал немного заикаться.

Запил Орлов и по окончании этого сезона. Жить пристроился у какой-то женщины; на Севере были такие – держали свое жилище для неприкаянных сезонников, пили с ними, пока у тех были деньги, потом – выгоняли. Как-то вечером, часов в 10 – дети мои уже спали, слышим – звонок в дверь. Открываю. Стоит Виталя в хорошем подпитии, рядам на перилах полулежит пьяная женщина.

-Ник. Ник, ты дома? Шура – заходи. Ник Ник нас всегда примет!

-Ты что, Виталя, обнаглел?!

-А нам выпить негде.

Выгнал я его тогда, а наутро он пришел ко мне в кабинет.:

-Николаич, прости за вчерашнее, перебрал – и достает из кармана флакон одеколона – давай выпьем мировую! Ничего с утра не достал.

-Я тебе что, собутыльник?!

-Ты добрый, а мне больше податься некуда.

Жалко было таких парней, работящих в поле, но неуправляемых в обычном быту. Помочь им мы ничем не могли – их спасала только изоляция от спиртного.

Виталий снова подался в чукотский совхоз; периодически появляясь в поселке он заходил ко мне, просил на опохмелку. Позже мне рассказали, что Виталий в пьяном состоянии сгорел вместе с палаткой, в которой жил.

А вот еще один типаж полевого рабочего.

Взяли в полевой отряд каюром с виду тихого, степенного мужчину в возрасте. Всех называет «сынками», «дочками», уважителен. Вывезли его в поле, начались маршрутные будни. Через некоторое время выходит на связь начальник отряда, просит:

-Подберите мне другого каюра, а этого – вывезите, а то мы сгоряча прибьем его здесь!

-Где ж его взять, хорошего каюра, при нехватке сезонников!

Решаю вылететь в отряд сам, разобраться на месте. Вертолет приземлился на базе утром, все геологи еще в сборе.

-Что тут у вас не ладится?

-Заберите меня, начальник, от них, никак всем угодить не могу – первым выступает рабочий – с базы мы вышли, я забыл положить во вьюк соль; подумаешь, десять дней питались без соли1 Мы в войну месяцами жили без соли и ничего, победили! А они кричат на меня, старика. На одной стоянке в 20-ти километрах отсюда забыл я запасные сапоги геологини. Здесь ее прохудились. Я посоветовал подвязать подошву веревкой и ходить – мы так в войну делали, а она на меня - с кулаками! Гонит пешком одного на ту стоянку. Попробуй тут всем угодить…

-Вот, вот, - заговорили ИТРовцы, ты вспомни все, что раскидал по тундре. По твоей милости мы едим без соли и без хлеба; каждый день у тебя – приключения, растерял все наше снаряжение и в довершение всего –это словоблудие бесит! Пусть уезжает, будем сами по очереди ходить с лошадьми, так будет надежнее.

Делать нечего, сажаю его в вертолет, прощаемся, обещаю чем-нибудь помочь. Пилоты запускают двигатель. Мужичек выглядывает в еще не закрытую дверь: «А ты – такая-то, а ты – такой-то» – выдает он прощальные характеристики.

-Вот я сейчас вытолкну тебя из вертолета, ты им все и доскажешь –в сердцах угрожаю я. Он юркает в салон, затихает, этакий благообразный «божий одуванчик».

Случилась в одной из партий трагедия – зарезал человек человека. С милиционером и следователем вылетаем на место происшествия – базу этой партии. Сидит понуро на бревне убийца, в палатке – истыканный ножом труп.

Жил у нас в Билибино Слава Соколов по кличке «Луна». Родители его были старожилами Севера, работали в местном аэропорту. Парень хулиганил с малолетства, был дерзким, наглым, постоянно ввязывался в драки, все это было у нас на виду. Вырос Слава, освоил профессию бульдозериста, но долго нигде не задерживался – подводили привычки. Такого типа людей и мы старались не брать в поле – коллективы там небольшие, люди круглосуточно друг у друга на виду, дурные привычки приводят к конфликтам. Единственное преимущество наше – в полевой партии трудно достать спиртное - обжитые поселки далеко.

С другой стороны, выбор у нас небольшой – с кем -то надо было выполнять работы; приходилось подбирать всех подонков поселка. Поэтому и рискнули, взяли Славу. Вечером после работы трое жильцов палатки распили бутылку «Зверобоя», которую привез тайком водитель вездехода из ближайшего горняцкого поселка.

Уже устраивались спать, когда Слава из-за какой-то мелочи привязался к соседу с оскорблениями, достал складной нож, стал размахивать им, угрожая расправой. Тот изловчился и вырвал нож, при этом порезав Славе палец. Озверев, Соколов набросился на него, бил, душил, (был он здоров, как бык) , грозился зарезать, как только отнимет нож. Парень, сопротивляясь, тыкал его ножом до тех пор, пока он не затих. Следователь насчитал 7 ножевых ран. Закатали мы труп в брезент, загрузили в вертолет. Забрали убийцу.

На похоронах Вячеслава Соколова его мать шла за гробом с сухими глазами, шептала: «Вот и забрал тебя Бог, ты этого добивался всю свою жизнь!» Его убийце дали 3 года тюремного заключения – за превышение необходимой самообороны.

Далее