|
Агат Анюйский я в руке держу, |
Было одно полезное ископаемое, которое мы все стремились найти, чтобы потом скрыть его от официальных глаз. Это – поделочные камни. Агаты, яшмы, аметисты, вулканическое стекло, горный хрусталь, морионы, малахит с азуритом, окаменевшая древесина – вот неполный перечень наших находок. На Чукотке в изобилии встречались также бивни мамонта.
Бивень «Дружба» Подарен Э. Копытовым (слева) анюйцам.
Главная охота шла за агатами. Медово–желтые, светло–коричневые, голубоватые, мясо–красные, они глазками–самоцветами вспыхивали среди галечных развалов некоторых рек, создавали россыпи на склонах. Любой камень шаровой формы привлекал наше внимание. Агаты образуются в округлых пустотах вулканических пород – жеодах и, как правило, покрыты «рубашкой» из вмещающих пород. Догадаться что там – внутри можно лишь по косвенным признакам; рисунок же в камне увидишь только после его распиловки алмазной пилой.
Вот и собирали геологи «шарики» с агатами, прятали среди личного имущества в надежде распилить их как-нибудь тайком. Дело в том, что при МинГео СССР был создан трест «Союзкварцсамоцветы», который добился включения в инструкции по геологической съемке условия об обязательных попутных поисках камней самоцветов. Без дополнительных доплат все найденные поделочные камни подлежали неукоснительному сбору и направлению в их адрес – «для оценки и использования». Труд это был большой, а материально он никак не поощрялся; хуже того, при невыполнении этого требования геологи лишались премий за нормально выполненные основные работы. Вот поэтому полевики в своих «пикетажках» и не фиксировали местонахождение развалов самоцветов, а наиболее красивые находки шли в личные коллекции. Делалось это с молчаливого согласия руководства экспедиции – им тоже не хотелось нести невосполнимые расходы по отправке сборов в трест, в Москву.
Вся сложность заключалась в распиловке камней. Первую алмазную пилу установили в лаборатории СВГУ в г. Магадане. Обслуживающий ее техник вскоре стал обладателем уникальной коллекции колымских агатов – у него оседали половинки от присланных для обработки камнесамоцветов со всех экспедиций Колымы и Чукотки. Вскоре появилась алмазная пила и у нас. Ее взял под свой контроль главный геолог. Сколько мы – геологи-съемщики ни добивались официального разрешения распиливать ежегодно для сезонных отрядов хотя бы по 10 образцов, получали отказ: «Это запрещено инструкцией!»
Сам он, страстный коллекционер, по осени, когда полевики возвращались домой, приходил к нам в «камералку» и отбирал себе самые лучшие образцы. Увлекался коллекционированием и я, освоил приемы распиловки и шлифовки камней; иногда удавалось уговорить главного геолога – поработать на пиле в выходные дни. Основная часть распиленных и пришлифованных мною агатов шла на изготовление сувениров к юбилейным датам ветеранов – такая традиция появилась у нас на Анюе; часть расходилась по друзьям – коллекционерам, что-то оставалось и у меня…
Вот несколько историй, связанных с поделочными камнями.
В летний сезон мы инспектировали полевые партии, прилетая туда на вертолетах. В одну из таких поездок я попросил вертолетчиков оставить меня на ночь (с незаходящим чукотским солнцем) на горе с экзотическим названием «Нурляндя». Там, по рассказам геологов, встречались крупные полые жеоды агатов с кристаллами аметистов внутри. Точного местонахождения развалов этих камней я не знал, понадеялся на свой опыт геолога.
Всю ночь я исхаживал вершину сопки маршрутами через 5 метров, но набрал всего лишь пригоршню мелких, невзрачных обломков. Утром прилетели вертолетчики, посмеялись над моей неудачей. Смеялись потом и знатоки тех мест: «Занорыш с крупными жеодами мы нашли среди кустарника, взяли, сколько могли донести, остальное присыпали щебнем, обложили ветками стланика, так что незнающему человеку – не найти».
В другой раз при инспектировании партии, работавшей в верховьях р. Анадырь, прознал я о развалах окрашенных в мясо-красный цвет агатов (карнеолов) на склонах реки Озерное Гирло. Также на ночь упросил вертолетчиков забросить нас туда со студентом – практикантом. Подсели мы на узкой седловине между двумя ущельями, вертолет улетел на базу, а мы стали спускаться в указанную нам точку на склоне, скользя по осыпи. Вышли на развалы шарообразных обломков – вот они, наши агаты! Для начала снесли их в одну кучу – получилась внушительная горка. Такого груза нам не поднять на седловину – слишком крут склон ледникового цирка. Сели, перебираем, разглядываем каждый камень – не «выглядывает» ли агат из-под рубашки пород на природных сколах? Бить – жалко, трещиноватый камень – заведомый брак. Отобрали, сложили в кучу поменьше, беремся в несколько ходок перетащить ее наверх. Загрузили в рюкзаки килограмм по 30,на четвереньках карабкаемся по осыпи, щебень осыпается из под ног… Передохнув на седловине, отправляемся в обратный путь, за очередным грузом. Не все камни из этого сбора, впоследствии распиленные, оказались красавцами, но были среди них и подлинные шедевры.
Полевой отряд проводил работы в альпийском высокогорье. В маршруте геологам встретились развалы очень красивых аметистов, сростки кристаллов которых создавали впечатление сказочных замков. Ребята отобрали несколько глыб для показа руководству –вытаскивать их по крутому склону на себе было очень трудно. Естественно, глыбы аметиста тут же «конфисковал» главный геолог экспедиции. Потребность в красивых камнях для изготовления сувениров ветеранам была постоянной и я предложил, для создания запасов, направить туда на попутном вертолете группу наших ребят – энтузиастов для сбора камней в тех сложных горных условиях. Идея поддержки не нашла; отряд возвратился на базу, а красивейшие аметисты так и остались лежать на склоне гор в районе Илирнейских озер. И сколько таких мест брошено геологами! Я пытался вести неофициальный учет проявлений камнесамоцветного сырья, завел специальный каталог; с отъездом на пенсию передал его в наш геологический музей – возможно, кому–то пригодится.
С разведкой медно-порфирового месторождения «Песчанка» у меня связана такая история. При окислении медьсодержащих пород у дневной поверхности образуются вторичные минералы, всем известные малахит и азурит. Такое место я приметал в борту одной из пройденных на участке канав; желвачки этих минералов размером от фасолины до детского кулачка скапливались в глинистой массе вдоль трещин в породе. После рабочего дня (мы прилетели на объект с инспекторской проверкой) я пригласил своего непосредственного начальника –главного геолога экспедиции прогуляться на облюбованную мною канаву. По очереди орудуя лопатой, мы собрали горку желваков килограмма на два. Камушки отмыли от грязи в ручье, разложили на подстилке, стали делить по-братски: ему первому, мне – второму. Назавтра, прилетев в Билибино, срезал я свои камни до наиболее выразительного рисунка, пришлифовал – получилось красиво. Принес ему - похвастаться. Он тут же отдал свои на обработку в нашу шлифовальную мастерскую. Там их сделали, конечно, более качественно, но рисунок оказался не в каждом камне. Я ведь, обдирая камень на наждаке, постоянно контролировал проявление рисунка, чтобы не срезать его; рабочие же произвольно сточили камень и потом его пришлифовали.
Наша Горная партия вела разведку золоторудного месторождения «Каральваам». При проходке горных выработок им иногда попадались занорыши – пустоты в жилах с друзами – щетками кристаллов горного хрусталя. Обычно эти друзы разбирали проходчики горных выработок, геологи партии; лучшие из них попадали к руководителям экспедиции – для подарочных сувениров, взяток «борзыми щенятами». Нам, полевикам доставались невзрачные обломки. Попасть в штольню, выбить в занорыше красивую друзу – было нашей розовой мечтой. Но доступ в действующие штольни был ограничен, а в законсервированных, закрытых горных выработках мы не имели опыта ориентирования, нашей стихией были маршруты в горах. Напросился я как-то к маркшейдеру Горной партии в попутчики по законсервированной штольне с уже демонтированными подъездными путями, вентиляцией и освещением. При свете ручных фонариков в лабиринте ветвящихся подземных выработок вывел он меня к занорышу, откуда мы выколотили несколько приличных друз. На следующие выходные мы с товарищем решили повторить этот поход без сопровождающих. Вооружились фонариками, свечами, зашли в штольню. Раз свернули, другой – тупик! Возвратились, пошли по другому штреку – опять тупик! Так и не нашли мы того занорыша, вышли на поверхность ни с чем. Пришлось открыться маркшейдеру, рассказать о нашей неудачной попытке. Он посмеялся: «Там же на крепи у каждого поворота отметки есть, по ним я и ориентируюсь, на память в темноте сложно надеяться».
Зная мое увлечение камнями, принес мне как-то горный мастер этой партии обломок с зелеными прозрачными кристаллами, говорит – отбил в штольне. Смотрю – да это же демантоид, разновидность граната, ювелирно – поделочный камень!
-Где, в какой штольне ты его выбил? Из жилки, из трещинки?
-Породу – говорит – взорвали, вывезли из штольни в отвал, а в стенке штольни я жилку не рассмотрел. Ты уж не называй мою фамилию, обвинят в разглашении тайны.
Проверив на всякий случай по минералогическому словарю, могут ли демантоиды образоваться в геологической обстановке нашего района, я пошел к главному геологу с предложением – организовать ребят на ручную разборку пород из отвалов штольни для сборов демантоидов (энтузиазма у нас, полевиков для таких дел – было через край!) Посмотрел он образец, удивился, почему его не поставили в известность, запросил геологическую службу Горной ГРП о находке. Те удивились не меньше, стали добиваться, из какой штольни, кто принес образец. Они такого минерала не документировали. Когда наконец узнали кто этот приноситель, рассмеялись: «Этот Боб вечно всех разыгрывает, вот и вас «купил»!
Выяснилось, что эти демантоиды нашла одна из геологических партий у наших соседей –на Анадыре; знакомые ребята подарили несколько образцов Борису в коллекцию. Он решил поделиться со мной, попутно – разыграть. Этот маленький образец травяно –зеленых кристаллов до сих пор хранится в моей домашней коллекции, напоминает о веселых днях нашей дружной жизни на Анюе.
Увлечение коллекционированием камней, свойственное большинству геологов, с появлением камнерезных пил стало распространяться и среди людей, далеких от эстетического восприятия прекрасного в камне, но так или иначе связанными с геологической организацией – камни входили в моду. «Крузу» –так он по слуху называл друзу горного хрусталя – требовал себе работник райотдела милиции, ведавший выдачей разрешений на пользование нарезным оружием; «красивые камни» выпрашивали у геологов официантки ресторана, работники РК КПСС, школьные учителя…
Наш техник по обслуживанию камнерезной пилы собрал отличную коллекцию агатов – половинок от приносимых ему на распиловку камней. Решил увезти их на «материк», При пересадке на самолет в аэропорту Черском Якутской АССР его задержали, коллекцию временно конфисковали, направили на экспертизу в г. Якутск.
Возвращаясь из отпуска, владелец попытался востребовать свои камни. В местном отделении милиции их выложили на стол:
-Забирайте, по заключению экспертов коллекционирование законом официально не запрещено, повода для изъятия у нас нет…. Но так хочется иметь у себя вот этот, и этот, и вот этот…Вы еще себе найдете!
Пришлось распрощаться с лучшими образцами.
Будучи в отпуске в Кисловодске, разговорился я о камнях с одноклассником, который работал в Ессентуках, в Северо –Кавказском ГУ. Он поведал мне, что был тут у них один билибинец, предлагал агаты, которые он собрал на Мысе Шмидта, летал туда с главным геологом нашей экспедиции.
Я знал об этой поездке. Наш главный геолог по производственной необходимости должен был спецрейсом Ан-2 слетать в соседнюю Шмидтовскую экспедицию, где, по рассказам, были горы окрашенных в темные цвета агатов. В попутчики он взял себе нашего заведующего геологическим музеем и как-то узнавшего об этой поездке местного собирателя камней, старателя Бондаренко. Прилетели они на Мыс Шмидта. Пока начальство «утрясало» производственные вопросы, его спутники обошли ближайшие отвалы галечников, образовавшихся после промывки золотоносных «песков», собрали несколько ящиков первоклассных агатов. Камни загрузили в самолет и привезли в Билибино. Вот этими–то обработанными камнями и торговал Бондаренко в Ессентуках. Вычислить его мне не составило труда, так как из трех участников этой поездки двое в тот год в отпуск не выезжали.
Вскоре после моего возвращения из отпуска похвастался начальник нашей Горной партии:
-Скоро и у меня будет коллекция пришлифованных камней, я принимаю на работу энтузиаста этого дела Бондаренко, он обязуется смонтировать на нашей механической базе камнерезку.
-Смотри, чтобы этот «энтузиаст» под твоим прикрытием не начал пилить камни на продажу, пойдешь с ним по делу о нетрудовых доходах – предупредил я его и рассказал о том, что мне было известно.
Через несколько дней – я уже забыл об этом разговоре – ко мне в кабинет входит решительный мужик:
-Вы – Незнанов?
-Да.
-Я Бондаренко. Так на каком Черном море я торговал камнями?!
-На Черном море – не знаю, а в Ессентуках Вы предлагали по 25 рублей за штуку. У меня есть свидетели.
Он спал с тона, но продолжал напирать:
-Там не могла фигурировать моя фамилия!
-Да, но вы похвастались, что ездили за ними на Мыс Шмидта с главным геологом нашей экспедиции.
Хлопнув дверью, он ушел, пообещал еще добраться до меня.
Возмущенный, я нашел начальника Горной партии:
-Я тебя предупредил, как руководитель – руководителя, предостерег от неприятностей, а ты натравил его на меня!
Тот зашмыгал носом, оправдываясь:
-Я отказал ему в приеме на работу, он потребовал объяснений, ну, я ему и рассказал, откуда у меня информация.
В семидесятых годах центральные газеты опубликовали сообщения, что при прокладке трассы БАМа в Забайкалье случайно было открыто месторождение уникального поделочного камня удивительной красоты, минерала, окрашенного во всевозможные оттенки фиолетового цвета, который то ли по месту находки – долины реки Чара, то ли из чувства прекрасного, назвали – Чароитом. Месторождение оказалось единственным в мире.
Однажды ко мне в кабинет зашел знакомый авиатехник с тяжелым портфелем:
-Я увлекся коллекционированием камней, помоги мне их назвать.
От куска чароита – я тогда увидел его впервые – трудно было оторвать взгляд.
-Это уникальный камень! – я рассказал ему все, что вычитал о камне из газет.
-Да – подтвердил он, мы были в командировке на БАМе, в долине р. Чары. Там при спрямлении трассы взрывом отворотили половину склона сопки; глыбы этого камня валяются по округе. Я отбил несколько кусков. Возьми этот себе, у меня еще есть.
Тот приполированный образец чароита – прекрасного создания природы, я храню у себя в коллекции до сих пор, как память о друзьях – товарищах, о Севере, о прожитых годах.